Кушанское искусство

Все эти образы, несомненно, портретны, но самый стиль портретов уже совсем иной, чем в Халчаяне. Лица дальверзинских статуй выразительны, но почти не эмоциональны: их не бороздят ни складки возраста, ни морщины раздумий. Они бесстрастны, характеры ничем не обозначены, душевный строй остается за рамками его постижения зрителем. И в этом — не только влияние самого буддизма с его проповедью устранения от всяческих житейских волнений и суеты сует, но и отражение новых идейных позиций самого кушанского искусства. Идеология большой восточной монархии ставила перед ваятелями задачи создания образов репрезентативных, в которых все человечески интимное было бы устранено. Они достигают этого путем передачи не внутренней характеристики, выраженной через индивидуальную лицевую маску, но воплощением в портрете некой идеальной сущности. И в этом отношении скульптура Дальверзин-тепе новый, по сравнению с халчаянской, этап развития кушанского статуарного искусства.

Художественные предметы древнего импорта эпохи Кушан нередки в составе археологических находок на античных городищах Средней Азии (главным образом Южного Узбекистана и Таджикистана, то есть Бактрии). Таков римский мраморный маскарон из Шахри-Гульгуля. Таков и «туалетный диск» из темного шифера из Явана, близкий по типу к тем, что в немалом числе были найдены в Таксиле (город в долине Инда); изображение на нем всадника на гиппокампе явно связано с эллинистическими традициями. Эти традиции в первых веках н. э. не угасают на бактрийской почве; примером может служить водослив в виде львиной маски на огромном каменном сосуде из Термеза. Но вообще эллинистические традиции растворяются в том потоке «азианизма», который торжествует в искусстве эпохи Кушан. Бактрийская богиня. Барат-тепе. Терракота. III в.