Природа и окружающая обстановка в сознании современных национальностей

Таким образом, только что отмеченные два оттенка в содержали «народного самосознания» знаменуют собою, в то же время, два последовательных момента в развитии этого самого содержания. «Национальное» самосознание является при этом, психологически и хронологически, первым моментом, а «общественное» самосознание — вторым. И носителями того и другого являются, обыкновенно, не одни и те же общественные группы. Простая справка с современным народным самосознанием наиболее развитых стран Европы покажет, что хранителями национального самосознания являются группы, программа которых имеет целью сохранение остатков прошлого и дальнейшее распространение нaциoнaльногo типа, тогда как выразителями общественного самосознания становятся другие группы, занятые преимущественно устройством лучшего будущего.

Естественно, что при такой дифференциации программ — «национальное самосознание» представляется с характером более или менее традиционным, тогда как «общественное самосознание» имеет характер по преимуществу реформаторский.

Гораздо больше, чем «кровь», в сознании современных национальностей должна была участвовать «природа», окружающая обстановка, т.е. главным образом климат, затем почва и другие географические условия. Без сомнения, эти усилия играли и играют очень большую роль и в процессе физического преобразования типа, в превращении, например, высокого роста в низкий или темного цвета в светлый. Но рядом с этим физическим влиянием географические условия, несомненно, создают то единство условий жизни, которое ложится в основу будущего единства «национального» типа в собственном смысле.

Как бы то ни было, наиболее видные и значительные результаты воздействия природы все еще относятся к области древнейших физиологических изменений «расы» и лежать совершенно вне тех хронологических периодов, к которым мы можем отнести происхождение современных «национальностей». То же самое придется, вероятно, сказать и о чисто психических различиях, сложившихся под климатическими и др. географическими влияниями. В популярной речи мы постоянно говорим о «южном» или «северном темпераменте» той или другой национальности или различных частей одной и той же национальности. Но уже самая эта терминология показываете, что подобные отличия темпераментов мы не ставим ни в какую связь с национальностями: и действительно, например, «южный темперамент» есть свойство, которое сближает в одну группу представителей самых разнообразных национальностей Европы; испанцев, итальянцев, греков; жителей южной Германии, Франции, России и т. д.

Чему же обязаны «национальности» своим происхождением, если «кровь» совсем не участвовала, а «природа» только отчасти участвовала в их создании?

В противоположность прежним толкованиям, необходимо настойчиво подчеркивать, что «национальность» есть понятие не естественно-историческое и не антропогеографическое, — а чисто социологическое.

Современные социологи спорят о том, какой основной признак отделяет социальное явление от несоциального. Но среди этих споров можно, кажется, уловить общий центр, к которому тяготеют различные предложенные социологами объяснения того, что следует понимать под «социальным» явлением. Можно считать прежде всего окончательно разрушенным, что выделять специфически «социальные» явления от явлений соседних областей, во всяком случае, нужно и необходимо!

Ни к чистой механике, ни к чистой биологии свести объяснения социальных явлений не удалось; и если неясна еще граница между психологией и социологией, то только потому, что чисто индивидуальная психология оказывается все более и более нераздельной от социальной, так что, в конце концов, рискуете окончательно раствориться в последней. Это не значит еще, конечно, чтобы мы готовы были признать существование несколько мистической «коллективной души», вместе с ее защитниками. Напротив, индивидуальное сознание, несомненно, является единственным носителем коллективного сознания — и при том до такой степени, что мы не знаем, что осталось бы в нем, если бы исключить из него все, принадлежащее этому последнему.

Правда, Гиддингс, со свойственной ему схематичностью, пробовал отделить индивидуальную психологию, как «науку об ассоциации идей», от социологии, как «науки об ассоциации умов». Но здесь, как часто бывает у этого писателя, paзличиe могло быть проведено только in abstractor. Гиддингс слишком глубокий социолог, чтобы не признать, in concrete, что без «ассоциации умов» самая «ассоциация идей» не могла бы развиться и достигнуть той степени, на которой возникает язык и становится возможным, при помощи языка, отделение общих понятий от представлений и сочетаний их в предложения. Нельзя не принять светлой мысли Гиддингса, что эта ступень психического развития, на которой человек сделался человеком, достигнута уже как результат могущества социальной группировки.